Неточные совпадения
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня
глаза разве не
темные? самые
темные. Какой вздор говорит! Как же не
темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
Марья Антоновна. Нейдет, я что угодно даю, нейдет: для этого нужно, чтоб
глаза были совсем
темные.
Действительно, это был он. Среди рдеющего кругом хвороста
темная, полудикая фигура его казалась просветлевшею. Людям виделся не тот нечистоплотный, блуждающий мутными
глазами Архипушко, каким его обыкновенно видали, не Архипушко, преданный предсмертным корчам и, подобно всякому другому смертному, бессильно борющийся против неизбежной гибели, а словно какой-то энтузиаст, изнемогающий под бременем переполнившего его восторга.
Усталый и вместе страстный взгляд этих окруженных
темным кругом
глаз поражал своею совершенною искренностью.
Вскоре приехал князь Калужский и Лиза Меркалова со Стремовым. Лиза Меркалова была худая брюнетка с восточным ленивым типом лица и прелестными, неизъяснимыми, как все говорили,
глазами. Характер ее
темного туалета (Анна тотчас же заметила и оценила это) был совершенно соответствующий ее красоте. Насколько Сафо была крута и подбориста, настолько Лиза была мягка и распущенна.
Блестящие, казавшиеся
темными от густых ресниц, серые
глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице, как будто она признавала его, и тотчас же перенеслись на подходившую толпу, как бы ища кого-то.
В
глазах у меня
потемнело, голова закружилась, я сжал ее в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками, шепнув мне на ухо: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег», — и стрелою выскочила из комнаты.
Когда половой все еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть город, которым был, как казалось, удовлетворен, ибо нашел, что город никак не уступал другим губернским городам: сильно била в
глаза желтая краска на каменных домах и скромно
темнела серая на деревянных.
И что ж?
Глаза его читали,
Но мысли были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу глубоко.
Он меж печатными строками
Читал духовными
глазамиДругие строки. В них-то он
Был совершенно углублен.
То были тайные преданья
Сердечной,
темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль письма девы молодой.
Темные, с оттенком грустного вопроса
глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи.
Роясь в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый
темный; густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» — «прекрасно» — «великолепно» — «совершенно»; в складках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цвет долго не представлялся
глазам нашего капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да».
Понемногу он потерял все, кроме главного — своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил
темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих
глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь.
Вдруг он вздрогнул: одна, тоже вчерашняя, мысль опять пронеслась в его голове. Но вздрогнул он не оттого, что пронеслась эта мысль. Он ведь знал, он предчувствовал, что она непременно «пронесется», и уже ждал ее; да и мысль эта была совсем не вчерашняя. Но разница была в том, что месяц назад, и даже вчера еще, она была только мечтой, а теперь… теперь явилась вдруг не мечтой, а в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это… Ему стукнуло в голову, и
потемнело в
глазах.
Строчки мешались перед ней, потому что в
глазах темнело, но она знала наизусть, что читала.
Глаза Базарова сверкнули на мгновенье из-под
темных его бровей.
Это была молодая женщина лет двадцати трех, вся беленькая и мягкая, с
темными волосами и
глазами, с красными, детски-пухлявыми губками и нежными ручками.
На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали
темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной: особенно хороши были светлые, черные, продолговатые
глаза.
Катя достала це-мольную сонату-фантазию Моцарта. Она играла очень хорошо, хотя немного строго и сухо. Не отводя
глаз от нот и крепко стиснув губы, сидела она неподвижно и прямо, и только к концу сонаты лицо ее разгорелось и маленькая прядь развившихся волос упала на
темную бровь.
Фенечка подняла на Базарова свои
глаза, казавшиеся еще
темнее от беловатого отблеска, падавшего на верхнюю часть ее лица. Она не знала — шутит ли он или нет.
Говорил очень высокий старик, с длинной остроконечной бородой, она опускалась с
темного, костлявого лица, на котором сверкали круглые, черные
глаза и вздрагивал острый нос.
Он перевелся из другого города в пятый класс; уже третий год, восхищая учителей успехами в науках, смущал и раздражал их своим поведением. Среднего роста, стройный, сильный, он ходил легкой, скользящей походкой, точно артист цирка. Лицо у него было не русское, горбоносое, резко очерченное, но его смягчали карие, женски ласковые
глаза и невеселая улыбка красивых, ярких губ; верхняя уже поросла
темным пухом.
В щель, в
глаза его бил воздух — противно теплый, насыщенный запахом пота и пыли, шуршал куском обоев над головой Самгина.
Глаза его прикованно остановились на светлом круге воды в чане, — вода покрылась рябью, кольцо света, отраженного ею, дрожало, а
темное пятно в центре казалось неподвижным и уже не углубленным, а выпуклым. Самгин смотрел на это пятно, ждал чего-то и соображал...
Дьякон углубленно настраивал гитару. Настроив, он встал и понес ее в угол, Клим увидал пред собой великана, с широкой, плоской грудью, обезьяньими лапами и костлявым лицом Христа ради юродивого, из
темных ям на этом лице отвлеченно смотрели огромные, водянистые
глаза.
В полутемном коридоре, над шкафом для платья, с картины, которая раньше была просто
темным квадратом, стали смотреть задумчивые
глаза седой старухи, зарытой во тьму.
Ее голубые
глаза были даже красноречивы,
темнея в минуты возбуждения досиня; тогда они смотрели так тепло, что хотелось коснуться до них пальцем, чтоб ощутить эту теплоту.
Самгин вдруг представил его мертвым: на белой подушке серое, землистое лицо, с погасшими
глазами в
темных ямах, с заостренным носом, а рот — приоткрыт, и в нем эти два золотых клыка.
Пришел длинный и длинноволосый молодой человек с шишкой на лбу, с красным, пышным галстуком на тонкой шее; галстук, закрывая подбородок, сокращал, а пряди
темных, прямых волос уродливо суживали это странно-желтое лицо, на котором широкий нос казался чужим.
Глаза у него были небольшие, кругленькие, говоря, он сладостно мигал и улыбался снисходительно.
Издали по коридору медленно плыла Алина. В расстегнутой шубке, с шалью на плечах, со встрепанной прической, она казалась неестественно большой. Когда она подошла, Самгин почувствовал, что уговаривать ее бесполезно: лицо у нее было окостеневшее,
глаза провалились в
темные глазницы, а зрачки как будто кипели, сверкая бешенством.
Вслед за этим он втолкнул во двор Маракуева, без фуражки, с растрепанными волосами, с
темным лицом и засохшей рыжей царапиной от уха к носу. Держался Маракуев неестественно прямо, смотрел на Макарова тусклым взглядом налитых кровью
глаз и хрипло спрашивал сквозь зубы...
Говоря, Спивак как будто прислушивалась к своим словам,
глаза ее
потемнели, и чувствовалось, что говорит она не о том, что думает, глядя на свой живот.
Она стала угловатой, на плечах и бедрах ее высунулись кости, и хотя уже резко обозначились груди, но они были острые, как локти, и неприятно кололи
глаза Клима; заострился нос,
потемнели густые и строгие брови, а вспухшие губы стали волнующе яркими.
Темное лицо его освещали серые
глаза, очень мягкие и круглые, точно у птицы.
В пестрой ситцевой рубахе, в измятом, выцветшем пиджаке, в ботинках, очень похожих на башмаки деревенской бабы, он имел вид небогатого лавочника. Волосы подстрижены в скобку, по-мужицки; широкое, обветренное лицо с облупившимся носом густо заросло
темной бородою, в
глазах светилось нечто хмельное и как бы даже виноватое.
Пролежав в комнате Клима четверо суток, на пятые Макаров начал просить, чтоб его отвезли домой. Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим прожил очень трудно. В первый же день утром, зайдя к больному, он застал там Лидию, —
глаза у нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися
глазами; губы его,
потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
Две комнаты своей квартиры доктор сдавал: одну — сотруднику «Нашего края» Корневу, сухощавому человеку с рыжеватой бородкой, детскими
глазами и походкой болотной птицы, другую — Флерову, человеку лет сорока, в пенсне на остром носу, с лицом, наскоро слепленным из мелких черточек и тоже сомнительно украшенным редкой,
темной бородкой.
Клим почувствовал, что у него
темнеет в
глазах, подгибаются ноги. Затем он очутился в углу маленькой комнаты, — перед ним стоял Гогин, держа в одной руке стакан, а другой прикладывая к лицу его очень холодное и мокрое полотенце...
Сказал и туго надул синие щеки свои, как бы желая намекнуть, что это он и есть владыка всех зефиров и ураганов. Он вообще говорил решительно, строго, а сказав, надувал щеки шарами, отчего белые
глаза его становились меньше и несколько
темнели.
В кухне на полу, пред большим тазом, сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший
глаз; вода потекла по груди, не смывая с нее
темных пятен.
День был яркий, сухо морозный, острый блеск снега неприятно ослеплял
глаза, раздражали уколы и щипки мороза, и вспоминалось
темное, остроносое лицо Варвары, обиженно или удивленно приподнятые брови, криво приоткрытые губы.
В соседнем отделении голоса звучали все громче, торопливее, точно желая попасть в ритм лязгу и грохоту поезда. Самгина заинтересовал остроносый: желтоватое лицо покрыто мелкими морщинами, точно сеткой тонких ниток, — очень подвижное лицо, то — желчное и насмешливое, то — угрюмое. Рот — кривой, сухие губы приоткрыты справа, точно в них торчит невидимая папироса. Из костлявых глазниц, из-под
темных бровей нелюдимо поблескивают синеватые
глаза.
В комнате, ярко освещенной большой висячей лампой, полулежала в широкой постели, среди множества подушек, точно в сугробе снега, черноволосая женщина с большим носом и огромными
глазами на
темном лице.
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел на Клима, прищуривая
темные, неласковые
глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя в ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя никого больше.
Пред
глазами плавало серое лицо, с кривенькой усмешкой тонких,
темных губ, указательный палец, касавшийся пола.
На эстраду мелкими шагами, покачиваясь, вышла кривобокая старушка, одетая в
темный ситец, повязанная пестреньким, заношенным платком, смешная, добренькая ведьма, слепленная из морщин и складок, с тряпичным, круглым лицом и улыбчивыми, детскими
глазами.
По панелям, смазанным жидкой грязью, люди шагали чрезмерно торопливо и были неестественно одноцветны. Каменные и тоже одноцветные серые дома, не разъединенные заборами, тесно прижатые один к другому, являлись
глазу как единое и бесконечное здание. Его нижний этаж, ярко освещенный, приплюснут к земле и вдавлен в нее, а верхние,
темные, вздымались в серую муть, за которой небо не чувствовалось.
Лицо у нее было замкнутое, брови нахмурены,
глаза потемнели.
Глаза ‹Фроленкова› как будто сузились,
потемнели.
Слабенький и беспокойный огонь фонаря освещал толстое,
темное лицо с круглыми
глазами ночной птицы; под широким, тяжелым носом топырились густые, серые усы, — правильно круглый череп густо зарос енотовой шерстью. Человек этот сидел, упираясь руками в диван, спиною в стенку, смотрел в потолок и ритмически сопел носом. На нем — толстая шерстяная фуфайка, шаровары с кантом, на ногах полосатые носки; в углу купе висела серая шинель, сюртук, портупея, офицерская сабля, револьвер и фляжка, оплетенная соломой.
Встречаясь, они улыбались друг другу, и улыбка матери была незнакома Климу, даже неприятна, хотя
глаза ее,
потемнев, стали еще красивее.
Он был сконфужен, смотрел на Клима из
темных ям под
глазами неприятно пристально, точно вспоминая что-то и чему-то не веря. Лидия вела себя явно фальшиво и, кажется, сама понимала это. Она говорила пустяки, неуместно смеялась, удивляла необычной для нее развязностью и вдруг, раздражаясь, начинала высмеивать Клима...